Никогда не возвращаться к старым устоям

Брось пройденные этапы

Оставь оскому

Было много меж нас плохого

Оставить бы все

Былое

Спаковать чемоданы

Уехать в горы

Надолго

Наедине с воздухом. явпокое

Забыться

Прозой, стихами, приезжей лестью

Ночами горными. Гордыми. Одинокими

Тогда уж точно все стало бы местам

Все стало просто бы

Как пальцами об асфальт

С тобой не спиться бы

И не спится

Остаться

Сквозь сотни "если"

Не скулить, не винить столицу

Мы похожи стали на небылицу

Опускаю голову на подушку

Все же

Не может же все впустую

Не верится, что впустую 

Порою стонешь, как от простуды.

Что-то все назойливее сквозит.

И мятая рубаха, бывает, хуже,

Чем рядом сквернопахнущее нутро.

На двадцать пятое утро скуки

Как правило не чувствуешь ни радости, ни злости, ни доброты.

Ты смотришь в окно и видишь

Невыспавшихся людей и тучи.

Город трясет в оскоме. Стоишь.

Глазные яблоки будто в коме.

Будто ничего не имеет смысла.

Просто ты ничего не смыслишь.

В тебе не вода - недосыпа избыток.

Очередным утром пропустил автобус,

Перевел часы, вдруг поможет.

Для миллионов людей ты прохожий,

А ты кутайся покрепче в пальто,

И пуговицы под горло, и себя застегивай,

Можешь опустить голову.

Тротуары все портятся под подошвами.

Сегодня мне приснится, что этот октябрь кончился.

Это вообще непонятно что..это душа

Как люк открытый посреди дороги.
Канализационный.
Совсем один. 
Лежишь и еле дышишь.
Второй или третий год. 
Шестнадцатую нелетнюю жизнь 


Это та, что шумом дорог сковывает плечи.
Чтоб не дрожали. Чтоб не ломались. Ключицы. От холодного талого воздуха.


Мужчина у перехода. Такой же оборванный, как каждый второй душою.
Время решает самые сложные головоломки. Время следит за твоими губами и обветривает их, чтоб не слишком много вранья. 


Знаешь, иногда от молчания меньше боли. Другому. А ты молчи.
Пока трепещут ключи в кармане.
Пока распластана на асфальте, на самом деле проходя мимо.


Каждый понедельник боишься задохнутся. Но что-то задыхается.
Каждое утро идешь по минному полю. Вокруг все злые. А тебе почему-то больно. И больше становится сердце. 


Забивай молчанием каждую колотую рану. 
Каждое "прости".
Эти прости будто ты городской проспект, по тебе сотни, сотни машин.
И ты исчерпан. До последней строки. До последнего " не могу без тебя, но прошу - уходи."


Можешь идти на красный.

Слышишь? Часы пробили. Треть.
Второго?
Жизни.

Признаюсь, иссякаю силами.
Милями отдаляются берега, к которым мне бы причалить.
Хотя бы крикнуть вслед: "Я скучаю".
Теплопроводность, видимо, барахлит.
Изнутри покрываюсь мурашками,
Пока рядом весь город спит.
Я же здесь, погружена в отчаянье.
Как в чашу. С ядом.
Даже ком в моем, от криков опухшем горле, затих.
И не знает, кому подать печальнейший в своей роде жанр, правду.
О страхе лаконичную балладу.
О страхе потерять.
Так вот, мне правда страшно,
Ужасно страшно,
И от страха смешно,
Я смеюсь так жутко,
Что рвутся связки,
Кто-то помнит этот смех наизусть.

И разбиваются, освобождаясь ставки, оконные.
Пока меня беспощадно трясет в лихорадке.
Все гораздо проще, как не хотелось бы усложнить.
Только вот иногда, не поверишь, стаканы бьются 
От сердечного ультразвука. 

А прямо - настолько просто, что примитивно.
Я, пожалуй, люблю тебя.
Уже сильно. 

Выцветший ковер удручает немного.
Ах да, у меня же нет ковров, 
Это я, выцветшая, удручаю стены
Литою прижившийся тоскою.
Эти стены ненавидят меня и мои монологи.
Которые приходится выслушивать только им,
И только им четырем никуда от меня не деться.
Что же делать, когда никуда не деться?
От придирчивых, злых и метких
В своих грубых, вышколенных текстах.
В своих "ненавижу" и "тебе здесь нет места".
Одеяло от таких морщится,
Простыни скатываются на холодный паркетный пол.
От таких мыслей.
От такой злобы, а хочется веселиться.
Где-то в глубине, чем бы заменить это "душа",
Не то обязывает к улыбкам и простодушию. 
Душит. И стены в придачу душат,
Чтоб замолчала наконец.
Мерзкая мгла, влагой протягивает из распахнутого окна.
Или это из изорванной тебя.
Серьезно, дыра где-то в клетке грудной присутствует.
Только обойдись, будь добра, без врача.
Чтоб вакцинами не замучили.

Вот уже месяц изводишь себя бранными и чужими,
В мемуарах нечего будет хорошего написать.
Колючей оградой борешься со спасательным воздухом
и в итоге он взрывается, чуть с горлом соприкоснувшись.
Под ногами земля - плавится и искрится,
И всегда неуютно, когда просыпаешься утром.
В куртке идешь по грязной, потресканной улице.
Под капюшонами прячутся угрюмые, злые лица.
И ты такой же.
Смирится, что каждый второй из толпы - нищий(сердцем)
неприятно, но более - безразлично.
Вот если твой мир однажды превратится в цифры,
это определенно будут одни нули.
если в лужу, огромную серую лужу -
по ней поплывут столы шкафы и дай бог две-три иконы.
или не дай. кто знает, как лучше.
Этот мир не спасет не драма, ни кнут, ни принцип(чести, допустим)
разбудишь меня, если станет совсем уж худо.

Люди имеют свойство чернеть,
Если занимаются тем, для чего непригодны.
У меня даже подкладка черного пиджака
Насквозь пропитана непогодой.
Внутри будто кто-то живет негодующий,
Хрустит - так зарождается безумие.
Я уставший, 
Можно подумать не спал двадцать тысяч лье под водой.
Я сегодня всего час,второй нахожусь сознательно в воздухе,
А мне бы уже упасть.
Хочется рвать траву, чтоб не на себе волосы.
Нужно еще заснуть, 
Я не успел набраться сил, дабы проснуться.
Я вылиниваю на каждый встречный мне стул
И иногда людей,
Разражаясь томами, главами недовольствия, вот что:
Я устал, я хочу к морю или на Байкал.
Я будто в яму упал со змеями, пауками 
И меня съедают, заживо и мельком.
Заживо и мельком поглощают то,
Что оставил в себе, тайком.

Я очнусь на кухне, сидящим за чаем,
Остывшей кружкой.
Запыленный подоконник укажет на день недели.
Пройдусь босиком по холодному полу,
Замечу стены одним глазком.
Убраться бы.
В квартире, в шкуре.
Или из нее.
При тихо играющем блюзе.
При затихающем блюзе...