Вот уже месяц изводишь себя бранными и чужими,
В мемуарах нечего будет хорошего написать.
Колючей оградой борешься со спасательным воздухом
и в итоге он взрывается, чуть с горлом соприкоснувшись.
Под ногами земля - плавится и искрится,
И всегда неуютно, когда просыпаешься утром.
В куртке идешь по грязной, потресканной улице.
Под капюшонами прячутся угрюмые, злые лица.
И ты такой же.
Смирится, что каждый второй из толпы - нищий(сердцем)
неприятно, но более - безразлично.
Вот если твой мир однажды превратится в цифры,
это определенно будут одни нули.
если в лужу, огромную серую лужу -
по ней поплывут столы шкафы и дай бог две-три иконы.
или не дай. кто знает, как лучше.
Этот мир не спасет не драма, ни кнут, ни принцип(чести, допустим)
разбудишь меня, если станет совсем уж худо.

Люди имеют свойство чернеть,
Если занимаются тем, для чего непригодны.
У меня даже подкладка черного пиджака
Насквозь пропитана непогодой.
Внутри будто кто-то живет негодующий,
Хрустит - так зарождается безумие.
Я уставший, 
Можно подумать не спал двадцать тысяч лье под водой.
Я сегодня всего час,второй нахожусь сознательно в воздухе,
А мне бы уже упасть.
Хочется рвать траву, чтоб не на себе волосы.
Нужно еще заснуть, 
Я не успел набраться сил, дабы проснуться.
Я вылиниваю на каждый встречный мне стул
И иногда людей,
Разражаясь томами, главами недовольствия, вот что:
Я устал, я хочу к морю или на Байкал.
Я будто в яму упал со змеями, пауками 
И меня съедают, заживо и мельком.
Заживо и мельком поглощают то,
Что оставил в себе, тайком.

Я очнусь на кухне, сидящим за чаем,
Остывшей кружкой.
Запыленный подоконник укажет на день недели.
Пройдусь босиком по холодному полу,
Замечу стены одним глазком.
Убраться бы.
В квартире, в шкуре.
Или из нее.
При тихо играющем блюзе.
При затихающем блюзе...